Некоторые живописные работы Ильи Борисова 

Для зрителя картина, как правило, начинается с того момента, когда вопросы техники и прочего уже решены художником. Желание «живописать Идею» уже приобрело конкретные очертания – и дело теперь исключительно в них! Практически сразу они рассекречивают роскошь красок. Доносят содержание. В идеале – зарождают в душе зрителя неисчерпываемый символ.

Именно так начинаются картины Ильи Борисова. Как иероглифы они «называют неназванную жизнь» либо реально осязаемых и потому узнаваемых предметов («Свиная голова», «Десять минут первого»), либо своеобразных образов-чувств, будто бы внезапным усилием оторванных от Хаоса исполинской палитры («Второй день», «Уснувший призрак»). И те, и другие обитают в только что сотворенной, ещё не успокоенной Вселенной. Всё здесь застывает и обретает окончательную ясность очертаний только лишь при ближайшем рассмотрении.

Реальность для Ильи – это не изображение обыденного. Скорее обозначение реальных ощущений, с которыми борется обыденность. Сталкиваясь с Хаосом, художник опирается на уже лично им освоенную культуру и противопоставляет ему символы своей веры, «сотворенные самим». Вследствие этого возникают собственные архетипы по матрицам подлинных. У Ильи Борисова это, в первую очередь, сакральный дом, точнее – его модификации. Из колеблющейся от напора неведомых внутренних сил «массы» («Дом») «святыня» превращается в противопоставление цвета рисунку («Большой синий дом», «Синий дом»).

Стремление художника к абстракции гармонии – счастью – выявляет потрясающую особенность Борисова как живописца-пластика: выразительность образа достигается выразительностью цветопостроений. Пульсация цвета, его движение, прорастание определяют и конструкцию, и сюжет. Именно цвет строит картину, тяжелый, тягучий, порой монотонный. Благодаря ему, сочетанию и противопоставлению форм, их ритму образы картин Ильи Борисова наполняются символическим смыслом. Средствами живописной пластики художнику удается создать образ, где конкретная предметность отступает перед её творческим преображением.

Его натюрморты – это не просто размышления о бренности и величии бытия, хрупкости и стойкости всего живого. Не одно мимолетное, жанровое, бытовое, но и пластическое, содержательное, устойчивое заложено в каждом из них. Подобно старым мастерам, изображая предметный мир, Илья возводит его в некий культ – эмоциональный документ своего существования.

Примечательные особенности его натюрмортов – это, прежде всего, одушевленность и иносказательные (драматичные, а иногда и шутливые) ассоциации с миром человеческим. Три определяющих большого стиля: простота замысла и выполнения, воздержанность в колорите и отсутствие слащавости – могут служить отличной характеристикой «Натюрморта с камбалой», «Трех предметов», «Свиной головы», «Утра».

Более того это не набор, а человеческое сообщество вещей, каждая из которых обретает здесь свое лицо, свой голос – громкий или тихий. На легких вытянутых пропорциях предметов, изяществе всей конструкции, нервно-заостренном обмене цветом создается подобие беседы в одних работах («Утро», «Три предмета») и строгое, порой драматичное их сообщество в других («Натюрморт с камбалой», «Свиная голова»).

Уникальное использование законов наблюдательной перспективы: «узнавание» пространства, выдвижение предметов в пропорциях, цвете (иногда повышенно-декоративном), ракурсе и т.д., наделяет каждую работу художника особой чувственностью. Ощутить это можно лишь оставшись наедине с ними.

Материал опубликован в буклете выставки "Некоторые живописные работы Ильи Борисова", организованной Галиной Филимоновой в 1999 году (выставка работала с 22 января по 28 февраля 1999 года в Нижегородском государственном выставочном комплексе)

Перепечатка материалов - только с согласия Галины Филимоновой при соблюдении авторских прав.
Ссылка на источник обязательна.