28 февраля 2018 года

Дело маркшейдера Грубера

Какие же последствия были у обращения чудского помещика Матвея Васильевича Аргамакова к министру полиции Российской империи графу Виктору Павловичу Кочубею по поводу «вкапывающихся во внутрь земли для доставания алебастра разных вотчин и селений крестьянах»? Ответ на этот вопрос снова был найден в Государственном архиве Владимирской области (ГАВО), среди документов которого хранится дело о трагической судьбе маркшейдера Грубера – автора рисунков и наставлений о правильной и безопасной добыче алебастра.

В начале 1820 года граф Кочубей был озадачен аргамаковскими просьбами. Разобраться с «алебастровым вопросом» он приказал Владимирскому гражданскому губернатору, которому 15 февраля 1820 года он отправил следующее письмо: «Помещик полковник Аргамаков, принадлежащие ему крестьяне и разных других владельцев главную промышленность имеют в ломке в горах алебастра, который обыкновенно производится зимой посредством мин внутри гор. Этот удобнейший и единственный способ употребляем был без всяких опасений в продолжение слишком 80 лет. Но в 1819 году муромский земской исправник Евреинов способ сей воспретил, основываясь в том на Указ правительствующего сената  от 9 июня 1816 года, коим предписано в предосторожность обрушения земли, рыть глину, песок и прочее с поверхности оной». В письме Владимирскому губернатору граф Кочубей цитировал Аргамакова: «Производить ломку алебастра с поверхности земли совершенно невозможно, ибо оный лежит в глубину земли от 80 до 120 сажень», поэтому «воспрещение вышеупомянутого способа подвергает крайнему разорению всех таковых промышленников, может вместе с тем причинить недостаток во многих городах и в самом алебастре».

Просьбу Аргамакова «промышленность продолжать по-прежнему» министр полиции посчитал «своим долгом» сообщить губернатору, чтобы тот предписал «кому следует обстоятельно удостоверится», возможно ли производить «ломку алебастра внутри гор означенным способом». А если окажется, что «доказательно никакой опасности произойти от оного не может», то просьбу Аргамакова вернуть алебастровой промышленности выгоду придется удовлетворить.

В имение Аргамакова был отправлен муромский земской исправник Каблуков, который произвел осмотр местности. 3 апреля 1820 года он составил «Рапорт об алебастре»: «Некоторые из крестьян действительно производят ломку алебастра в горах, врываясь во внутрь оных норами от 35-ти до 100 сажень, делая один только узкий проход так, чтобы встретившимся двум человекам можно было только разойтись, и в вышину также, чтобы можно было пройти человеку, подставляя в тех местах под землю, дабы она не могла обрушиться, деревянные и не слишком надежные подставки». Исправник Каблуков подтверждал, что над алебастровыми «норами лежит сверху земли от 40 до 100 сажень», поэтому «сверху доставать алебастр по причине таковой значительной глубины никак невозможно». Из рапорта Каблукова следовало, что «ломка алебастра производится весьма в тесных местах», «для безопасности делают подставки, чтобы не быть задавленными откалываемыми алебастровыми глыбами», а сама «ломка алебастра производится подлинно посредством мин внутри гор»!

Описывая условия труда рабочих, исправник отметил, что они «по темноте в тех местах имеют с собой для освещения огонь», «работу они производят единственно только в зимнее время, по наступлению весны до другой зимы работу сию останавливают, по причине той, что в теплое время земли начинают обваливаться, а летом некоторые норы и совсем заваливаются». Все эти обстоятельства и породили «опасность в задавлении обрушившегося землею или алебастром рабочих людей». Однако сами крестьяне дали ему письменные показания, что «они работу сию проводят около 80 лет, врываясь для того внутрь земли с низу гор норами, делая для безопасности укрепления и подставляя деревянные подставки, а потому в ломке алебастра никакой опасности не предвидится, сверху же оный алебастр ни под каким видом доставать будет невозможно, и если им воспоследует в ломке алебастра воспрещение, то они не имеют в зимнее время никакого другого промысла, могут придти в разорение и в потребности алебастра будет недостаток». Опрос клинских крестьян показал, что «с того времени как стали они доставать алебастр от неосторожности в оном селе Клин задавило назад тому лет 30 одного человека, в прошлом 1818 году задавило в норе землею троих, из них один вовсе не найден по опасности, другой отыскан мертвым, а третий – живой».

По протекции полковника Аргамакова дело об алебастре было доведено «до Высочайшего сведения Государя Императора». 28 марта 1821 года «Его Императорское Величество повелели соизволить, дабы назначен был горный чиновник, который бы имел означенную разработку алебастра, и учредил на правилах горных так, чтобы никогда не могло случиться с работниками никакого несчастия в подкопах».

В итоге найти и командировать такого опытного чиновника «в дачи полковника Аргамакова» Министерство финансов приказало Горному начальнику Богославских заводов Пермской губернии Фортунатову, который получил следующее распоряжение: «Чиновник сей по прибытии на место должен будет представить свои предложения на рассмотрение Московскому горному правлению, в ведомости которой он будет состоять».

Фортунатов выбрал «для учреждения разработки алебастра» своего подчиненного – горного офицера 9 класса маркшейдера Грубера. 27 июня 1821 года он выделил Груберу 521 рубль 77 копеек (жалование и деньги на дорогу до Владимира) и сразу же написал в Министерство финансов уведомление об отправке чиновника с просьбой о возвращении ему выданных маркшейдеру Груберу денег. Однако Министерство финансов соответствующего предписания не выдало. За спиной Грубера развернулись такие финансовые дрязги, благодаря которым до наших дней дошли его рисунки укреплений для безопасной добычи алебастра в аргамаковском имении.    

Рисунок маркшейдера Грубера, документ ГАВО, фото Галины Филимоновой.

А также их «изъяснения и наставления» к ним:

Фрагмент изъяснений и наставлений маркшейдера Грубера, документ ГАВО, фото Галины Филимоновой.

Оказавшись во Владимире, Грубер отправился напрямую к Владимирскому гражданскому губернатору и кавалеру графу Петру Ивановичу Апраксину, чтобы попросить денег на дорогу до Мурома. Ход сработал: до аргамаковского имения маркшейдер Грубер добрался за счет губернатора и приступил к работе.

К концу года дал знать о себе Горный начальник Богославских заводов Пермской губернии Фортунатов. Расстроенный тем, что «ни денег, ни уведомления от Министерства Финансов он еще не получал», он начал требовать с Грубера «казенного долга 1104 рублей 99 ¼ коп., которые обязался он уплатить к 15 декабря 1821 года». Фортунатов просил Министерство финансов «по приближении срока сделать Министерство финансов распоряжение ко взысканию с г. Грубера упомянутого долга без отлагательства».

Однако Министерство финансов рассудило следующим образом: «Маркшейдер Грубер учреждает правильную разработку в дачах полковника Аргамакова, следовательно, Правительство употребило его для сохранения и, можно сказать, для умножения выгоды последнего, то справедливость требует, чтобы он довольствовал его жалованьем и принял на свой счет и путевые его издержки, как то предписано и проектом горного положения, Высочайше утвержденным 13 июня 1806 года». В итоге Департамент горных и соляных дел выступил с предложением «понудить Аргамакова, чтобы он как деньги, издержанные на приезд Грубера в его дачи Богославскими заводами и им самим заводам сим и ему в наискорейшем времени возвратил, так и производил бы ему с ноября сего года жалованье и рационы под вышеуказанных окладов». От Аргамакова ответа не последовало, завод продолжал требовать деньги от Грубера, а тот, в свою очередь, считал, что «много объявлено долга, а за командировку платить не обязан». В силу этих обстоятельств за маркшейдером Грубером была установлена настоящая слежка, о его работе сообщали Рапорты Краснова.

Из рапорта Краснова от 7 декабря 1821 года: «Так как штольны или им называемые норы во многих местах обрушены, то производство работ он осмотреть не мог; крестьяне по сие время те норы еще не очистили, да и к чистке оных недавно еще приступили, а когда очистят они норы, тогда приступит он к измерению работ и сочинению планов. Крестьяне села Клина и других деревень приходили к нему и спрашивали, можно ли производить добычу алебастра, на что он им объявил, что добывать алебастр можно и чтоб когда они дойдут штольнами до пласта алебастра, то дали бы ему знать, дабы он мог осмотреть положение алебастра и учредить на правилах горных оному добычу, и если таковым образом будут производиться работы и в пристойных местах будут укрепляемы, то рабочим людям по вредности последовать не может».

Рисунок маркшейдера Грубера, документ ГАВО, фото Галины Филимоновой.

Фрагмент изъяснений и наставлений маркшейдера Грубера, документ ГАВО, фото Галины Филимоновой.

Из рапорта Краснова от 17 января 1822 года: «Сам г-н Аргамаков – в столичном городе Санкт-Петербурге. Когда предписание было объявлено выборному села Клин Алексею Денисову, выяснилось, что имение г-на Аргамакова заложено за неплатеж в Московский опекунский совет… Вотчина полковника Матвея Васильевича Аргамакова – Клин (71 душа) и Чудь (15 душ). Под залог оного имения 12.900 рублей процентов описано и взято в казенный присмотр, а собираемые доходы выдаются в Муромский земской суд. Заплатить Груберу выборный Денисов не может, крестьяне тоже не соберут такую сумму. Добычей алебастра занимаются крестьяне и других господ, а господин Грубер разработку алебастра учреждает ныне во всех вотчинах».

Грубер оказался в плачевном положении: долг заводу в размере 1104 рубля заплатить он не мог, т.к. «жалованья с ноября и по сие время не получал; что же касается до последних  319 рублей 7 коп. и 202 рубля 70 копеек, то из них первые выданы ему в жалованье, а вторые – на проезд – платить не обязан, т.к. был командирован». Так он отвечал на очередное письмо начальника Горных заводов Фортунатова, который определил его в эти края.

Сам же Аргамаков, уже практически разорившийся к тому времени, предложил собрать деньги «и с других помещиков, чьи крестьяне пользуют ломку алебастра». Матвей Васильевич приводил в качестве доводов такие аргументы: «Из 452 душ села Клина мне принадлежит только 71 душа. Доход от них небольшой – 900 рублей в год. Ломка алебастра как села Клина, так и на расстоянии 15 верст производится не одними его крестьянами. Составлен план для Черткова, а содержание требуют от него одного».

Необходимые деньги решено было «взыскать с крестьян тамошней округи разных помещиков, занимающихся ломкой алебастра». 2 мая 1822 года Груберу из собранных крестьянами денег было «выдано на материал 236 рублей 80 копеек + 540 рублей 40 копеек жалованья и рационных». Однако распиской, выданной им от 26 апреля, он обязывался передать в заводской капитал 592 рублей 77 копеек. Грубер боролся за каждую копейку. Так, он отказался выплачивать 12 рублей на дорогу от Владимира до Мурома, т.к. эти деньги он получил не от завода, а от губернатора. Начальника Горных Богославских заводов это вывело из себя: он стал требовать, чтобы закон немедленно взыскал с Маркшейдера Грубера «остальные 1038 рублей 69 копеек долга. Грубер отвечал, что «к уплате означенного долга у него не только наличных денег, но и даже и имущества, кроме необходимо нужных вещей не имеется, и что заплатит весь долг заводам в нынешнем 1822 году из доходов своего недвижимого имения в Казанской губернии в Спасском уезде в селе Базякове», где он владел 74 душами.

29 ноября 1822 года Министерство финансов занимает сторону начальника Горных заводов: «удерживаемое его жалованье, пока не внесет весь долг, ему не выдавать». Оказавшись в тупике, Грубер попросил о помощи Муромского исправника, который написал обращение к Владимирскому губернатору. В нем он сообщал, что Грубер свои обязательства выполнил, т.е. сделал «наставления с рисунками и описания оные, каковые препроводил для раздачи вотчинным начальникам селений».

Фрагмент изъяснений и наставлений маркшейдера Грубера, документ ГАВО, фото Галины Филимоновой.

Эти документы были им вручены с получением «расписок с таким притом обязательством, чтобы вотчинные начальники все изложенные правила соблюдали во всей точности и всегда имели наблюдение за крестьянами, занимающимися ломкой алебастра». Поскольку маркшейдер Грубер «находится здесь надобности себе не находит», то «не благоугодно ли будет о приказании ему отправить отсюда к своей должности».  

Однако Московское Горное правление запросило сделать «копировку присланных от Грубера планов» за счет крестьян, взять расписки о соблюдении правил безопасности не только с вотчинных начальников, но и с крестьян, «чтобы они отнюдь не отступали для собственной безопасности в соблюдении назначенных для того правил», а также «ещё раз осмотреть ломку алебастра, точно ли так оная производится, как показано в данных от меня выборным наставлениям».

Фрагмент изъяснений и наставлений маркшейдера Грубера, документ ГАВО, фото Галины Филимоновой.

Грубер вынужден был остаться в аргамаковском имении и буквально выбивать себе жалованье у местных крестьян. Сделав и отправив копии рисунков и наставлений, взяв подписки с крестьян, он не мог проверить, насколько правильно ведут работы крестьяне по добыче алебастра, т.к. к моменту выполненных им работ наступило лето 1823 года, а крестьяне, «очистив норы, приступят к самой ломке алебастра в январе 1824 года». Жалованье на этот период Московское Горное правление выплачивать Груберу не захотело и потребовало «отправки к месту службы, если не может осуществить проверку немедленно, установить строгий надзор со стороны земского начальства установлением крепей, к безопасности рабочих находящихся при разработке алебастра по наставлениям Грубера сообщением».

Однако 8 августа 1823 года от Министерства финансов Владимирскому губернатору было отправлено сообщение, что Грубер на завод не явился. При этом губернатора уведомляли, что он получил жалованье за апрель, май, июнь, июль и август, а половину переслал в долг заводу. Чтобы выполнить предписание и отправиться на завод, Грубер снова запросил денег на проезд (прогон) и жалованье. Было решено взыскать с крестьян и на этот раз. Тут уже не выдержал сам Аргамаков, пожалевший, что затеял эту историю.

8 октября 1823 года он пишет графу Петру Ивановичу Апраксину (Владимирскому губернатору): «Более двух лет проживает в моем имении Горный чиновник без всякой надобности, в нем никто нужды не имеет, а он от крестьян моих и других помещиков требует себе содержания и жалованья, а я крестьянам моим запретил, чтобы более не давали, но он Горный Чиновник чрез посредство Земской полиции насильно вымогает. О высылке Горного чиновника из имения моего, как он совершенно не нужен, поелику содержание его крайне отяготительно для крестьян, так и для меня, ибо и я чрез то не получаю положенного оброка и чрез то терплю недостаток к моему содержанию».

Однако ни Владимирский губернатор, ни Министерство Финансов, ни Богославские заводы денег на дорогу Груберу так и не выслали. Собрали местные крестьяне: «жалованье 195 рублей 57 копеек с 1 сентября по 17 ноября 1823 года и прогонов от Владимира до Богославских заводов на 2 лошадях 202 рубля 70 копеек. И от Мурома до Владимира 12 рублей», а долг «заводам уплатит из доходов вотчин его».

Как следует из дальнейшей переписки, ко 2 января 1824 года маркшейдер Грубер «к месту не явился». Завод сначала присылал письма с угрозами, «чтобы он немедленно отправился, и что в противном случае он выключен будет из службы и подвергнет себя ответу по законам», а потом объявил о розыске Грубера. 1 марта 1824 года Муромский городничий дал Фортунатову ответ: «В здешнем городе и уезде разыскиваемого Маркшейдера Грубера не оказалось».

Материал подготовила Галина Филимонова

При содействии Руслана Филатова

Материал подготовлен в рамках исследования «Чудь: специальная экспедиция»

Как поддержать проект?