9 июня 2015 года

Следы усадьбы Аргамаковых: от аргамаковского канала до иконостаса утраченного чудского храма

Эта усадьба не фигурирует ни в «Реестре загородных усадебных комплексов Нижегородской области», ни в «Государственных списках памятников истории и культуры», составленных современными чиновниками. Не отмечена она и на карте Менде середины XIX века, ставшей надежным ориентиром для исследователей темы дворянских усадеб в России (правда, Аргамаковы в Чуди упоминаются в «Экономических приложениях»). Тем удивительнее стало открытие, сделанное нами в ходе изучения историко-культурного наследия села Чудь (другое название – Успенское) Навашинского района.

Согласно документам, хранящимся в Государственном архиве Владимирской области, в Чуди была вотчина Аргамаковых, в роду которых – много известных личностей, включая одного из «зачинателей» русского масонства – первого директора Московского университета Алексея Михайловича Аргамакова (1711 – 1757) и писателя-вольнодумца Александра Николаевича Радищева (1749 – 1802).

О местных Аргамаковых заговорили как о чудаках, когда в 1818 году в родовое имение своих предков приехал полковник в отставке Матвей Васильевич Аргамаков, устроивший настоящий переполох в окрестностях Чуди и соседнего села Клина. После 40-летней службы бывший командор Переславского драгунского полка решил начать мирную жизнь именно здесь – в вотчинных землях своих предков, доставшихся Аргамаковым за участие в многочисленных военных походах еще со времен московского великого князя Василия III Ивановича (отца Ивана IV Грозного). С целью наладить хозяйство, приносящее прибыль от сенных покосов, Матвей Васильевич прорыл канал от реки Кутры, чтобы в весеннее половодье не подтапливало луга.

Однако первые мелиоративные работы в этих краях обернулись для их организатора настоящей катастрофой: помещица Марфа Астафьева (Остафьева) подала на него в суд, посчитав, что Аргамаков стал осваивать не свои земли, а ее крестьян. Её поддержали и другие помещицы, среди которых была Елена Певницкая (урожденная Некрасова) – родственница знаменитого поэта.

Это необычное дело «О расследовании решения Муромским уездным судом спора о запаханной помещиком Аргамаковым земли у Астафьевой и проведении им канала от реки Кутры и об очищении водворичной земли Аргамаковых от строений прочих помещиков» рассматривал Муромский уездный суд в 1819 – 1820 годах. Содержит оно 25 листов, изучив содержание которых можно узнать, что здесь действительно находилось имение Алексея Васильевича Аргамакова (деда Матвея Васильевича). Владел он этой землей с 1743 по 1804 годы вплоть до своей смерти. Есть и некоторые подробности об Алексее Аргамакове. Известно, что он был бригадиром (это воинский чин в России XVIII – начала XIX веков, по табели о рангах – промежуточный между полковником и генерал-майором). Однако внук приехал в родовое имение слишком поздно – спустя 15 лет после смерти деда. За это время многое изменилось, а «крестьяне прочих помещиков, пользуясь удобным временем, насильственно завладели его землями, как и некоторые помещики».

Так, Матвей Васильевич сообщил суду, что вернувшись с военной службы в свою вотчину, он обнаружил, что земля его застроена другими помещиками. Иван Чирков развел на ней сад, а Илья Киселев возвел два крестьянских двора. А крестьяне других господ построили там овины. Доказывая, что эта земля принадлежит ему по документам (План генерального межевания за 1771 год, а также документы, подтверждавшие, что эта «водворичная земля значит в отказе за деда – бригадира Алексея Васильева Аргамакова в 1743 году 21 февраля»), Аргамаков не смог стерпеть такую «крайнюю обиду» и просил суд «об очищении водворичной его земли, от строений прочих помещиков».

Эти архивные документы очень точно передают дух того времени: за время 40-летней службы, проведенной «большей частью в заграничных военных походах против неприятеля», у вотчинника не было связи со своими крестьянами. Зачастую он не получал новостей из имения родственников, т.к. письма просто-напросто не доходили до адресата – участника военных баталий. Это случилось и с Аргамаковым, который «в означенном имении никогда не бывал» и, видимо, не знал, что после смерти его деда их родовая усадьба находилась без присмотра.

Однако удивительно другое: Муромский Земской суд принял решение не в пользу Аргамакова, посчитав, что прорытие Старого течения реки Кутры повредит работе мельницы госпожи Валуевой, пострадают крестьяне графа Гудовича, а стада, пасущиеся на лугах Кутры, останутся без воды. В итоге, прорывать канал Аргамакову запретили, а земли, принадлежавшие когда-то его деду, суд постановил «возвратить настоящим ея владельцам крестьянам г. Остафьевой», жившим там в течение 15 лет:

Этот факт поразителен тем, что суд назвал настоящими владельцами земель крестьян еще за 40 лет до отмены крепостного права в России! А это самый яркий что ни на есть результат влияния «масонских» корней владельцев села. Ведь, по сути, чего добивались русские масоны, отрицавшие «вертикальное» подчинение личности верховной власти, высшим сословиям и официальной церкви? Они стремились в условиях русской провинции создать основы культуры – законность и гражданственность, для чего и занимались распространением знаменитой идеи вольности, равенства и братства, по которой все люди равны, а масоны, помимо прочего, являются защитниками всех угнетенных и обездоленных.

Изучая страницы этого архивного дела, бросается в глаза, что и сам Аргамаков обращается к крестьянам подчеркнуто учтиво и деликатно. Судя по всему, его предками здесь были созданы «масонские» принципы, и это можно считать удивительным социальным достижением.

Интересно, что современные исследователи называют масонство «общественным движением». Принадлежность к масонству провинциального дворянина определяла стиль и образ его жизни, поведение в кругу своего сословия и отношение к низшим сословиям, например, к крестьянам, власти и официальной церкви. Причем, именно здесь – в провинции – хранились не только масонские библиотеки владельцев, но и их «дела», что находило отражение в ландшафтном искусстве, обустройстве парков и строительстве усадебных церквей в согласии с масонской символикой. В таком случае сам ландшафт, парк или храм можно считать историческим текстом.

Если посмотреть на место описываемых судебным делом событий на снимке со спутника, то рядом с бывшими аргамаковскими лугами (отмечены красной линией) можно разглядеть некоторую возвышенность (насыпь) в виде перевернутой литеры «Ф»:

В масонской криптографии она означает зашифрованную букву «А». Возможно, «А» = Аргамаков? К тому же в «Ф» прочитывается еще один знак – восьмерка (знак бесконечности), который масоны применяли в строительстве парков и ландшафтных работ.

Еще одно упоминание о чудских Аргамаковых есть в документе, хранящемся в Российском государственном архиве древних актов. Речь идет о «Собственноручных записках» А.В.Ступина, где перечислены заказчики, для которых он вместе с архитектором М.П.Коринфским изготовлял иконостасы после 1802 года, т.е. после открытия «Ступинской школы». Согласно этому документу, г-н Аргамаков заказал в село Успенское (Чудь) иконостас с семнадцатью иконами за 500 рублей:

В любом случае, все эти факты, подтвержденные архивными документами, говорят о том, что найденная недавно в окрестностях Чуди украшенная масонскими символами чугунная надгробная плита коллежского секретаря Александра Елисеевича Морозова, скончавшегося в 1856 году, не случайность, а закономерность, приоткрывающая тайны масонского прошлого Чуди.

В связи с Морозовым любопытен ещё один найденный нами факт. Фамилия эта встретилась нам в «Ведомости о церквях Муромского уезда за 1873 год» в связи с монаковским храмом, точнее с его финансированием. Оказывается, ежегодно на его содержание выделяла средства его супруга: «по билету на 100 рублей приложенному вдовой г. Морозовой для вечного помина умершего мужа ея Александра и хранящемуся в церковной ризнице получается каждогодно из Скопинского банка 6 рублей 50 копеек». «Ведомость» также особо отмечает, что «кладбище для погребения умерших имеется в особо отведенном месте, вне села Монакова». Значит, там – на монаковском кладбище – и был похоронен коллежский секретарь Александр Елисеевич Морозов.

Для справки:

Что представляла собой усадьба в XVIII веке? Из исторических источников известно, что она широко раскидывалась по обеим сторонам сельского проезда: по одну сторону – господский дом, по другую – овины, скирдник, конопляник и пруды. Дом стоял среди двора и отделял чистую переднюю половину от заднего двора. Одноэтажный, без фундамента, он вмещал очень мало жилых комнат. Его большую часть занимали огромные по-старинному сени и кладовые.

Передние и задние сени отделяли три жилых покоя от двух холодных кладовых. Из передних сеней дверь вела в переднюю же комнату – зал. Эта комната была самой большой из всех. Эта комната была холодная, без топки, и в ней никогда не жили. Ее тесовые стены и потолок чернели и коптились от времени, что при маленьких окошечках придавало комнате мрачный вид. Вдоль темных стен по-старинному тянулся стычный стол, покрытый ковром. Вторая, угольная, комната была главным, почти единственным жильем хозяев. В ней было больше окон и света, а огромная печь из разноцветных кафлей давала много тепла. Здесь сияло много образов, а передний угол занимал древний киот с мощами и негасимой лампадой. Несколько стульев и почерневший комод одни напоминали Европу. Кровати не было (она появилась лишь в конце XIX века), до этого спали на широких лавках. Третья, меньшая, комната имела много назначений. Она сообщалась с задними сенями и служила одновременно девичьей, лакейской и детской. Так жили зажиточные помещики. Дворцы и украшение предметами роскоши жилья было скорее исключением из правила.

Галина Филимонова, Руслан Филатов

Материал подготовлен в рамках исследования «Чудь: специальная экспедиция»

В настоящей публикации использованы фотографии Галины Филимоновой, а также материалы ЦАНО, ГАВО и РГАДА

Как поддержать проект?